XI
Новые слова, существующие в жизни
Как и многие солдаты, Вахит до недавнего времени думал, что на свете существуют русские и мусульмане, и не знал о разделении людей по иному признаку.
После солдатского мятежа и расстрела Вахит понял, что его представление о мире, разделенном на русских и мусульман, неверно, что среди тех и других есть бедняки и богачи, простой народ и знать. Он начал различать борьбу народа против богачей.
Раньше он и не знал, как называют борцов против правительства и богачей. Из тайных прокламаций Вахит узнал, что их называют социалистами. Для Вахита это слово было новым.
Социалисты!
Слово показалось ему красивым, звучным, значительным.
Ему захотелось увидеть неуловимых, бесстрашных людей, называемых новым именем. Вахит подумал о том, что и Нури Сагитов работал вместе с ними.
К имени «социалист» некоторые прибавляли слова: «демократ», «партия». Вахиту и эти слова были внове. Так начал он понимать, что революционеры защищают интересы рабочих и крестьян, выступают против баев и властей, что они бесстрашны и во имя своей цели пренебрегают смертью. Вахит понял, что жертвы той страшной зимней ночи тоже были революционерами, социал-демократами, а Нури Сагитов мыслил и действовал так же, как и они, за что и был арестован. С течением времени эти мысли прочно овладели Вахитом.
Среди солдат распространился слух, что Ефремов и Кузнецов, в сундуках которых были обнаружены нелегальные книжки, отправлены в дисциплинарную роту, а дело Нури Сагитова рассмотрено военно-окружным судом и Сагитов приговорен к заключению в крепость сроком на десять лет.
— Оказывается, Сагитов социалист, — говорили теперь многие. — Он состоял в этой партии и распространял среди солдат прокламации, напечатанные рабочими. У него нашли такие листовки…
— Какой замечательный был парень! Пропал, бедняга!.. — говорили солдаты, узнав о приговоре.
— Раз он был солдатом, — замечал кто-нибудь из осторожных, — ему не следовало лезть в такие дела…
— Почему? — набрасывались на него с разных сторон. — Что, у солдата души, что ли, нет?
— Молодчина Сагитов! Он страдает оттого, что боролся за нас…
Вахит с гордостью думал о Нури Сагитове: он был революционером и потому бесстрашно боролся и подвергался такому жестокому наказанию. Нури Сагитов. как живой, возникал перед взором Вахита — веселый, умный, никогда не унывающий.
Дисциплинарная рота… Социал-демократ… Крепость… Партия…
Это были не только новые слова, новые для Вахита и его товарищей понятия, но и новые ступени жизни. Мысленному взору солдат представились грозные картины будущих боев: на одной стороне стоят баи, генералы, жандармы, все вооруженные до зубов черные силы, на другой — простой народ, смельчаки, готовые пожертвовать жизнью ради торжества правды.
Новые слова стали маяком новой жизни, они согревали душу, сообщали силу, звали на борьбу.
Дни проходили, и казалось, что тяжелый след, оставленный ночным расстрелом и слухами о кровавых расправах с революционерами, боровшимися в те дни против правительства, изгладился, стерся, солдаты вернулись в привычную казарменную колею, а черные силы победили. Но новые слова и мысли пускали цепкие корни и начали прорастать, как молодая зеленая трава на черной земле, только что освободившейся от снега. Слова агитации проникали в казарму отовсюду, вольнолюбивый дух охватывал солдат и, как весенний теплый дождь, помогал расти новым мыслям.
Хотя и были приняты строжайшие меры к тому, чтобы у солдат не было никакой связи с рабочими, со штатскими, казармы полнились обнадеживающими слухами и однажды зажженные идеи уже не угасали.
Один солдат, прежде служивший, как раб в древности, денщиком у офицеров, рассказал, что офицеры, собиравшиеся по вечерам у его хозяина, хвастались на подпитии разгромом тайных типографий, конфискацией литературы, направленной против самодержавия, против баев и помещиков. Они сообщали друг другу об аресте наборщиков и сожалели о том, что главарей обнаружить не удалось. Денщик запоминал их пьяные речи и хорошо подражал многим офицерам дивизии:
— «Этих мерзавцев следует пе-ре-бить до основания! — говорил он, растягивая гласные и копируя командира батальона. — Они подстрекают народ и намерены выступить против правительства…» — «Разве можно оставаться спокойными, пока живы эти сволочи? — хрипел денщик, точь-в-точь как один капитан из соседнего полка. — Искоренить их нужно!»
— «Следует покрепче прижать этих свиней-солдат… — повторял он слова ротного Вахита. — Они еще мало ценят нас. Если у крестьянских сыновей, у лапотников, заведется хоть капля сознательности, они, чего доброго, захотят в передний угол».
Другой солдат оказался свидетелем ареста социалистов. В доме неподалеку от того места, где он стоял на посту, был произведен обыск и арестованы какие-то люди. Внутри дома произошла перестрелка, а когда жандармы уводили арестованных, кто-то из них крикнул:
— Долой кровопийц!.. Долой тупых наемных рабов самодержавия!..
— Да здравствует революция!
Солдат видел, как жандармы набросились на арестованного и ударами тяжелых прикладов заставили его замолчать.
Третий солдат пересказал пламенные слова рабочего железнодорожных мастерских. «Мы боремся за освобождение рабочих и крестьян, которых угнетают, держат в рабстве, в темноте и невежестве, — сказал рабочий, встретившись с солдатом у его земляка. — Если из наших рядов вырвут и убьют кого-нибудь, остаются тысячи других товарищей. Никаких кар мы не боимся. Там, где льется наша кровь, крепнет революция!.. Крестьянские сыновья из далеких темных деревень и сейчас еще живут в рабстве, они не понимают этого, но со временем поймут. Поэтому мы считаем солдат своими товарищами, мы не смотрим на них со злобой, зная, что они выступают против нас только из-за своей несознательности».
Так проникали в солдатскую среду новые идеи, известия о существовании революционной партии, о характере ее деятельности, и они рождали у солдат новые думы. Было заметно, что у тех, кто прежде считался благонадежным, кто, целуя Коран и Евангелие, присягал на верность царю, клялся служить ему до последней капли крови, теперь появились опасные мысли. Круто изменились взгляды на жизнь. По-новому смотрели многие солдаты на вещи, раньше почитавшиеся почти священными, и на сильных мира сего.
К старым словам все прибавлялись и прибавлялись новые: «Буржуазия. Самодержавие. Палачи. Демократ. Политика. Рабочая партия. Большевики».
Часть солдат оставалась по-прежнему темной, чуждой революции, они были сторонниками старой жизни и опорой начальства. Другие оставались безучастными, считая, что все происходящее за стенами казармы их не касается. Но многими солдатами овладели новые идеи, они ненавидели несправедливый порядок, самодержавие и реакцию, жестокости властей и испытывали чувство солидарности с теми, кто мужественно боролся против царизма. К их числу, принадлежал и Вахит. Он сблизился с передовыми солдатами, своими единомышленниками, и отныне считал идеи революции священными.
Разгадав образ мыслей «благонамеренных» солдат, Вахит и его товарищи начали сторониться их, опасаясь доносов. Так образовалась среди солдат тайная прослойка, объединенная общими мыслями и стоящая на стороне революционной партии. В душах этих солдат вспыхнул негаснущий огонь, революции.
— Только бы представился случай, — говорили они. сдерживая клокотавший в груди гнев, — уж мы бы сбросили этими штыками врагов рабочих и крестьян, помогли бы революционерам и освободились от тягот подневольной царской солдатчины.