XVI
Н е производит прежнего впечатления…
В доме всеми овладело радостное волнение; хотя множество вопросов вертелось на языке у каждого, они стояли растерянные, не зная, с чего начать…
Вахит, ушедший на солдатскую службу шакирдом, предстал теперь перед ними в новом обличии: в солдатской фуражке, в серой шинели, в сапогах на толстых подметках, он показался чужим человеком, потерявшим свои привлекательные юношеские черты.
Пока Вахит стаскивал с себя шинель и грязные сапоги, родители осведомились о его здоровье и снова замолчали. Но теперь прервал молчание Вахит: он расспрашивал родителей об их делах, житье-бытье, о том, сколько хлеба посеяно в этом году, хватает ли земли и поднял ли помещик еще выше арендную плату. Узнав, за что бедняга Сахи был убит лесником помещика, Вахит глубоко задумался.
Родители недоумевали; почему Вахит, только что вернувшись после многолетней разлуки, расспрашивает об убийстве давно позабытого Сахи? Пока Вахит беседовал с отцом, Фаузия и Марьям приготовили чай. Хотя руки их были заняты работой, они не спускали глаз с Вахита и слушали его, жадно проглатывая каждое слово.
За чаем, беседа не прекращалась. Заглянули старики соседи, и разговор затянулся. Соседи не упускали случая напомнить Вахиту, что они соскучились по нем, и выразить радость по поводу избавления бывшего шакирда из рук кяфиров.
Вахит вспоминал свое солдатское житие и урывками рассказывал им о виденном.
— Оказывается, и в солдатской службе есть прок, — сказал Вахит. — Живя здесь, в своей деревне, мы мало что знаем, а там многому научаешься…
Он сказал, что не жалеет времени, прожитого в казарме, хоть и приходилось тяжело, в намекнул на существование важных и загадочных предметов, о которых соседи не имели и понятия.
Выслушав Вахита, старики согласно закивали:
— Это так. Живя здесь, мы ничего не знаем. Человек, который поездил, больше знает.
От многих рук и камень делается гладким.
— Знает много не тот, кто долго прожил, а тот, кто многое повидал.
Дядя Галлям радовался, что Вахит вернулся таким знающим, и сказал с гордостью:
— Он благополучно избавился от большого мучения. Дай бог, чтобы теперь Вахит выучился и стал муллой, а не остался таким неучем, как мы, — и он с надеждой посмотрел на Вахита.
Соседи поддержали Галляма.
— Да, уж это так, — сказали они, — не пропадать, же знаниям, которые он получил за много лет усердного ученья. Мы только и ждем, когда он станет муллой.
Ничего, не отвечая им, Вахит переменил тему разговора:
— Да, нужно поездить и повидать людей. Находясь на солдатской службе, я убедился, что учиться нужно не в нашем медресе, а в другом месте, где можно хорошо узнать жизнь…
Соседи плохо понимали его.
— Мы люди неграмотные, не знаем, — говорили они, пожимая плечами. — Одно известно: кто учился, тот нигде не пропадет.
В день приезда Вахита дом старика Галляма принял праздничный вид. Без конца приходили люди, будто только для того, чтобы поздороваться с Вахитом. Но тетя Фаузия и Марьям усердно угощали гостей, и те не торопились уходить. Только поздним вечером дом опустел, и родные вдоволь наговорились с Вахитом.
На следующее утро принялись за работу. Дядя Галлям прирезал жирную овцу, которую специально берегли для этого случая. Тетя Фаузия помогала ему разделывать овцу и парила в печке крупу для беляша. Марьям украшала комнату, развешивала вытканные ею в последние годы красивые полотенца и салфетки. Достала из сундука халат, в котором Вахит некогда выстаивал намаз, ичиги, чалму и тюбетейку брата. А Вахит бродил по двору, осматривал плуги, косы, грабли, задавал сено скоту и то и дело заговаривал с отцом, матерью и Марьям, доставляя им тем самым большое удовольствие. Соседских мальчиков послали сзывать к обеду соседей, стариков деревни и муллу.
Приближалось время прихода гостей, и тетя Фаузия, подозвав Вахита, осторожно сказала ему:
— Милый, сейчас явится мулла, придут старики. Ты сними с себя это, — она указала на солдатский мундир Вахита, — и надень мусульманскую одежду, — Фаузия протянула ему одежду, приготовленную Марьям.
Вахит равнодушно осмотрел сбереженное ими добро и взял только черную тюбетейку.
— Пусть полежит, — сказал он. — Убери-ка, Марьям, все это. Пока оно не нужно.
Женщины поразились этому.
— Перед муллой неудобно быть в такой одежде… — неуверенно сказала мать.
— Эту одежду я долго носил в молодые годы, — ответил спокойно Вахит, — теперь пусть она полежит. Мама, не понуждайте меня.
Вмешался дядя Галлям.
— Не заставляйте его, — сказал он, улыбаясь. — Теперь Вахит знает, как надо поступать. Ведь он не ребенок.
Марьям, все еще недоумевая, унесла одежду, которую отказались надеть в такой радостный день по случаю прихода столь уважаемых гостей.
Гости здоровались с Вахитом, приветствовали его одними и теми же принятыми словами и усаживались сообразно своему возрасту и положению.
Последними пришли мулла и муэдзин. Они вошли в калитку, и мулла встретил отца Вахита слащавыми словами:
— Да, Галлям, это большое счастье, что бог помиловал твоего сына и он вернулся невредимым. Кто получил благословение своего учителя, — продолжал мулла, поглядывая на Вахита, — тот нигде не пропадет. Дай бог, чтобы теперь ты сам стал таким, как мы.
Поздоровавшись с Вахитом, они прошли на почетное место, в переднюю часть комнаты.
Прочтя молитву, они в свою очередь расспросили Вахита о здоровье и выжидательно уставились на дядю Галляма.
Сложив руки перед собой, дядя Галлям сказал:
— Хазрет, прочтите, пожалуйста, один аят в память умерших.
Хазрет оглянулся по сторонам, привычно кашлянул и приступил к чтению Корана.
Вахит давно не слышал громкого чтения Корана, и оно показалось ему каким-то далеким и странным.
Он подумал о том, что рот муллы неприятно искривился, голос огрубел и даже чалма по-старушечьи осела и покосилась. То, что было приятно Вахиту в бытность его шакирдом, что казалось ему прекрасным, теперь потеряло всякую привлекательность.
Гости ждали угощения и находили, что хазрет читает слишком долго; в какую-то минуту им показалось, что он уже заканчивает, но старик, не передохнув, начал второй аят, и у гостей закипела злость на него.
Молчаливое, про себя, повторение молитвы после чтения Корана и раздача садака не представлялись Вахиту, как прежде, священнодействием, благодаря которому достигалось счастье и благоденствие на земле.
Вахит сидел, равнодушный к чтению Корана и раздаче подношений. Когда все поднимали руку для свершения благодарственной молитвы, он оставался безучастным и едва дотронулся кончиками пальцев до подбородка, когда нужно было провести рукой по лицу.
Покончив с чтением Корана и протвердив про себя молитвы, хазрет, кажется, и сам понял, что все идет как-то неладно, и перевел разговор на светские темы.
— Вы, мулла Вахит, — сказал он, взглянув на Вахита, — побывали во многих местах. Здесь у нас все по-прежнему. Как живут люди там, где вы побывали? Там тоже есть мусульмане, подобные нам?
— Там нет мусульман, — ответил Вахит, — но есть очень хорошие люди. Хотя они и не мусульмане, они никогда не обидят тебя. Ну, а живут, как здесь, бедные — плохо, богатые — хорошо. Поэтому, — добавил Вахит, — между ними и нет никакой дружбы.
— Это так, жизнь на земле не одинаковая, — проговорил хазрет наставительно. — И в этом есть большая мудрость, бог не напрасно сделал так. Не будь баев, бедные не находили бы работы, а баи не относились бы бережно к богатству. Поэтому баи должны довольствоваться тем богатством, которое дал им бог, выплачивать закат и свято выполнять все возложенные на них обязанности, а бедные — радоваться тому, что им дал всевидящий бог.
Вахит хотел было возразить ему и растолковать все по своему разумению, но сдержался: здесь было не место вступать в такие споры, к тому же Вахит не успел еще и приглядеться к деревне, ведь он только вчера вернулся домой.
Хазрет в свою очередь, учуяв, что с Вахитом что-то стряслось и он уже не тот, каким был прежде, не стал больше распространяться на эту тему.
Званый обед в честь приезда Вахита, обед с чтением Корана, против ожидания, прошел невесело. Всем было очевидно, что старые обряды и обычаи потеряли всякое значение в глазах Вахита.
Обед был окончен, гости еще раз прочли молитву и разошлись.