VIII
Загадочная книга
После долгих мучений Вахит привык наконец к казарменной жизни, к новым «условиям веры», которым обучали солдат, вытвердил имена и титулы августейших особ, узнал, какое место занимают они в этой сложной жизни, и притерпелся к трудным порядкам казармы.
Но, несмотря на все новшества, свои письма в деревню он неизменно начинал словами: «Получение письма — это наполовину свидание», — и столь же неизменно продолжал: «Вам, дорогому и высокочтимому отцу, от меня, находящегося на царской службе и жаждущего вас увидеть хотя бы один раз, от вашего дорогого сына, большой привет…» В письмах он по-прежнему жаловался на судьбу и, как и прежде, после поклонов всем землякам, включая и тех, кто только начинал ходить, писал о том, если бы у него выросли крылья, он полетел бы домой, как птица. Получая от родителей ответные письма, полные жалоб и тоски по нем, Вахит мечтал о скорейшем избавлении от этой жизни, вынимал из кармана списки «спасительных» молитв и читал их, устремив глаза к небу. Порой, увлекшись чтением молитв, Вахит не замечал приближавшегося дежурного офицера и не успевал отдать ему честь, за что и был несколько раз бит по лицу.
Нередко слышал он слова: «Гололобый татарин!» — и должен был вне очереди, не евши, уходить на ночной пост. Пережив несколько раз подобные неприятности, Вахит стал реже читать «спасительные» молитвы. Приходило на ум и другое: несмотря на то, что он так исправно служил и твердил «спасительные» молитвы, ему все же приходилось переносить тяжкие наказания. Постепенно он начал понимать слова длинноволосого Сагитова о необходимости вытвердить офицерские титулы, чтобы уберечься от зуботычин, и постиг смысл его непочтительных замечаний по. адресу власть предержащих. А это укрепило его любовь к Сагитову.
Увидев в летних лагерях большие пушки, Вахит вспомнил о манжанике, описанном в «книге о джихаде», о том, как его учили воевать против кяфиров, и глубоко задумался над тем, сколь различны бывают ступени жизни. В минуты раздумий Вахиту казалось, что рядом стоят Сагитов и хазрет в большой чалме и зовут его в разные стороны. Боясь самого себя, Вахит порывался прочесть молитвы, вертевшиеся на кончике языка, но вдруг ему представлялось, что кто-то неведомый грозит ему пальцем. Вахиту казалось, что какие-то силы упорно влекут его в противоположные стороны. И когда он из лагерного простора вернулся в казарму, это ощущение не исчезло, — сознание Вахита было странно раздвоено.
В одну из темных осенних ночей Вахит дежурил внутри казармы. Походив некоторое время взад и вперед по длинному коридору с винтовкой за спиной, Вахит сел на ящик у входной двери, куда обычно садились часовые, и, мечтая о том, как он через два года вернется в деревню, низко опустил голову. На полу, у его ног, лежала маленькая книжка, но Вахит долго не поднимал ее, погрузившись в сладкие мысли о своей будущей деревенской жизни. Наконец, он поднял книжку.
На обложке была нарисована такая же винтовка и написаны те же слова, что и на книжке, по которой обучались солдаты.
Решив, что эту книжку, вероятно, кто-нибудь обронил, Вахит лениво раскрыл ее. Прочитал по слогам, как ребенок, который только что выучил азбуку, набранный крупными буквами заголовок на первой странице: «Кто наши враги?» — и начал читать дальше: «Товарищи, мы рабочие и крестьяне…»
Едва он успел прочесть это, как кто-то крепко схватил его за руку и вырвал книгу. Вахит обернулся — позади стоял дежурный офицер. Осмотрев обложку. офицер зло взглянул на Вахита и крикнул:
— Ах ты, сволочь! Изменник!
Сложив книжку, он спрятал ее в карман и, прохрипев напоследок: «За это преступление ты ответишь!» — ушел по коридору в другой конец казармы.
Вахит от неожиданности оторопел, вскочил на ноги, выпрямился и, взяв под козырек, прохрипел вслед удалявшемуся офицеру:
— Так точно, ваше благородие!
В маленьких книжках, напоминавших «Условия веры», по которым учили Вахита и других солдат, было сказано: «Кто не исполняет распоряжений правительства, выступает против каких бы то ни было повелений его величества и не выполняет приказания начальства, тот внутренний враг». Все это успели вдолбить в мозг Вахита, угрожая ему различными наказаниями за малейшее нерадение. Рассматривая спою находку, Вахит был уверен, что это одна из таких угодных начальству книжек, и когда дело обернулось иначе, он застыл, на месте, страшась нечаянной беды.
Ярость офицера не предвещала ничего хорошего, в те минуты, когда Вахит получал за ничтожные провинности зуботычины или отправлялся на полсуток «под ружье», он не замечал на лицах начальников столь сильного гнева.
Вскоре офицер вернулся. Он привел с собой взводного и угрюмого пожилого солдата, записал имя и фамилию Вахита, номер роты и полка и торопливо ушел.
После ухода офицера взводный, глядя на Вахита сонными, осоловевшими глазами, сказал:
— Что с тобой случилось, Ягфаров? Неужели и ты путаешься в такие дела? Не ожидал я от тебя этого. Жаль, жаль… А теперь ступай на свое место!
На пост он поставил пожилого солдата.
Вахит, некогда храбрившийся, как «хазрет Гали», козырнув взводному, пытался объяснить ему, что книжку он обнаружил случайно на полу и ничего в ней не понял, но взводный не стал его слушать, и Вахит ушел на свою койку. Было особенно обидно, что беда постигла его в тот момент, когда он погрузился в мечты о будущем, о возвращении в родное село, о тихой деревенской жизни, — и Вахит не мог заснуть, он нетерпеливо, беспокойно дожидался утра.
На рассвете солдат подняли; как и всегда, они стали торопливо готовиться к утренним занятиям или выполнению специальных поручений начальства. Хотя было еще раннее утро, по казарме шепотом передавались вести о том, что вчера неизвестные люди роздали солдатам соседних полков запрещенные брошюры и в ближних казармах, а также и в верхнем этаже этой казармы арестовано несколько человек. Унтер-офицеры суетились, шмыгали из двери в дверь или носились по казарме, как ошалелые.
Видя, как оборачивается дело, Вахит испугался еще сильнее. К нему подошел фельдфебель и, помахав кулаком у самого носа Вахита, сказал:
— Сегодня тебе нельзя идти на занятия, оставайся тут!
Теперь Вахит испугался, как никогда прежде.
Когда солдаты ушли на занятия и в казарме остались только те, кому было приказано не трогаться с места, в дверях показался ротный командир с несколькими офицерами и чужими солдатами. Они обыскали все койки, вытащили солдатские сундучки, опечатали их и стали сносить в отдельную комнату.
Вахит понял, что дело принимает угрожающий оборот, и сердце его забилось в страхе. Хотя офицеры находились еще на другом конце казармы, Вахит встал в струнку, вскинул правую руку к виску и, холодея, ждал их приближения.
Наконец, они дошли и до него. Вахит ждал вопросов, но вопросов ему не задавали. Они осмотрели койку, опечатали деревянный сундучок, привезенный Вахитом из дому, и, обменявшись вполголоса несколькими фразами — по-видимому о Вахите, — смерили его злобными взглядами и прошли к следующей койке. Вахит так и застыл на месте, подобно каменному изваянию. Обыск продолжался до возвращения солдат с занятий. По приходе солдат офицеры провели перекличку, открыли опечатанные сундучки, осмотрели находившиеся там вещи, а письма и книги сложили отдельно.
В сундучке Вахита нашли несколько старых книг, набранных арабской вязью, и с десяток писем, полученных из деревни, от родителей. В двух других сундучках были обнаружены загадочные книжки с винтовкой на обложке, подобные той, которую Вахит вчера нашел в коридоре.
Солдат, хозяев этих сундучков, сразу же отделили от всех. Увидев это, многие солдаты побледнели.
Вахит немного успокоился: ведь в его сундучке не было обнаружено ничего опасного, а ту таинственную книжку он нашел на полу,— возможно, что его и не станут ни в чем обвинять.
Прошло только несколько часов после обыска, как по казарме шепотом, из уст в уста, распространилась весть о том, что на другом конце города взбунтовались саперы и для подавления бунта туда, вместе с казачьим отрядом, был отправлен соседний полк: несколько человек убили, многих арестовали, и все это из-за происков каких-то людей, подстрекавших солдат на выступление против царя.
На Вахита эта весть произвела сильное впечатление. Оттого, что он подержал в руках и полистал запретную книжку, Вахит почувствовал себя вдруг соучастником тех, кто поднял оружие против царя.
Вскоре Вахита и солдат, взятых под стражу ещё при обыске, повели в канцелярию батальонного командира.
Недавняя тревога и страх снова охватили Вахита; он решил, что не на шутку влопался и пройдет еще много лет, прежде чем ему удастся вернуться домой, в свою родную деревню.
Батальонный вначале вызвал русского солдата Ефремова; Вахита и других заставили под стражей ждать у двери канцелярии.
Должно быть, Ефремова расспрашивали о многом, так как он пробыл в канцелярии очень долго. Видя, как долго держат там Ефремова, Вахит задрожал от страха и хотел, было прочесть втихомолку молитву, но язык не слушался его. Он с ужасом подумал о том, что его нежданно-негаданно обвиняют вместе с русскими крестьянскими парнями.
Наконец конвойный вывел Ефремова и, держа винтовку наперевес, увел его куда-то. На Вахита и других солдат это произвело удручающее впечатление.
Тотчас же Вахит вздрогнул от окрика:
— Вахит Ягфаров!
Он вошел в канцелярию, стараясь держаться прямо и скрыть испуганное выражение лица, но был потрясен открывшейся ему картиной. Здесь был не только батальонный командир, — за столом сидело несколько генералов, за их спинами и у окон стояли незнакомые офицеры.
В присутствии таких людей даже ротный командир Вахита не мог спокойно устоять на месте, он был явно взволнован, «ел глазами» начальство и не опускал поднятой к виску руки.
Выпрямив подбородок, поставив ноги вместе и отдавая честь, Вахит замер в нескольких шагах от высоких начальников и приготовился отвечать на их вопросы.
Генералы и офицеры бросали на Вахита сердитые взгляды. Один из них спросил:
— Фамилия?
— Ягфаров, ваше благородие.
— Как? — переспросил офицер, не расслышав. — Жагфаров?
— Так точно, ваше благородие! — ответил Вахит. Ротный подтвердил, что его фамилия действительно Ягфаров.
Узнав и имя Вахита, офицер спросил:
— Ты грамотный?
— По-татарски тулька грамотный.
— Где учился?
Этот вопрос почему-то испугал Вахита.
— Мусульманский медресе учился, ваше благородие, — ответил он виновато.
Они тихо переговаривались между собой.
— …Татарин, — донеслось до слуха Вахита, — может быть, он ничего не понимает…
Другой офицер спросил его:
— Чему тебя учили?
Вахит почувствовал облегчение, когда речь зашла об ученье.
— Куран учился. «Тухфа и фараиз» учился, ваше благородие, — перечислял он книги, знакомые по медресе.
Подумав, что чтение «книги о джихаде» тоже может послужить обвинением против него, Вахит скрыл, что изучал еще и «Мухтасар».
Офицеры, конечно, плохо понимали Вахита. «Куран учился», «Тухфа и фараиз» учился…» Видя, что он не знает русского языка и отвечает непонятно, они вынуждены были пригласить переводчика.
Переводчик опросил его, повторяя вопрос офицеров:
— Чему ты учился по этим книгам?
Из-за сильного испуга Вахит начал говорить сбивчиво, коверкая татарские слова:
— Учился читать намаз, соблюдать ураза, совершать хаджис… Учился делить имущество, совершать бракосочетания и разводы… С верой…— Немного по думав, он добавил: — изучал суждения, обязательные в религии…
Когда переводчик полностью перевел слова Вахита, допрашивающие заинтересовались только одним его пунктом: «учился делить имущество».
— Какое имущество он учился делить? — удивились они.
— Мы учились делить по шариату имущество умершего между его наследниками, — ответил Вахит.
С лиц начальников сошло сердитое выражение. Поговорив между собой о чем-то, они спросили:
— Ты крестьянин или рабочий?
— Крестьянин, житель деревни.
— У вас есть земля?
— Есть.
Все еще надеясь найти за Вахитом какую-нибудь вину, офицеры спросили:
— Может быть, вам нужна еще земля?
Они явно хотели услышать от Вахита жалобу на безземелье, но он не понял истинного смысла вопроса и сказал простосердечно:
— Земли, конечно, мало, да где ее возьмешь?
— Так…— удовлетворенно гаркнул генерал. — А разве в вашей стороне нет помещичьих земель?
— Есть.
— В твоей деревне завидуют их земле? — спросил генерал. — Тебе пишут об этом?
— Никто об этом не говорил, — с убеждением ответил Вахит, — и в письмах не пишут.
— А здесь, с солдатами, вы говорите о земле?
— Нет.
— Может быть, есть люди, которые говорят?
— Не слышал.
Настойчивые расспросы о земле испугали Вахита. Он вспомнил разговоры Нури Сагитова о земле и хотел, было сослаться на них, но побоялся, что это только ухудшит дело, и промолчал.
— Умеешь читать по-русски? — спросили Вахита.
— Только начал читать по слогам.
— Книжку, отобранную у тебя на дежурстве, ты прочитал?
— Нет, разобрал только несколько слов в начале.
— Что там сказано?
Вахит вспомнил найденную на полу книжку, оробел, было от испуга, но, собравшись с силами, ответил:
— «Кто наши враги?»
Офицер, не сводивший с Вахита светлых, холодных глаз, достал из серебряного портсигара дорогую папиросу и закурил. Затем, глядя на Вахита все так же в упор, спросил:
— Кто твои враги?
— Наши… наши враги, — начал Вахит, теряясь под его взглядом, — это те, кто совершает измену против государства, выступает против повелений царя… — и он стал перечислять все, что ему вдалбливали в голову ежедневно.
В детстве Вахит читал, что как только погребают умершего и похоронившие его люди удаляются от могилы на сорок шагов, к ней, с горящими дубинками в руках, являются ангелы, называемые «монкир-нанкир», и если душа покойника сумеет дать правильные ответы на их впросы, то ангелы не бьют умершего — напротив, он попадает в рай и вкушает райские яства. Среди мучительного допроса Вахит вспомнил блаженное время, когда он читал об этом, и надежда согрела его сердце: быть может, отвечая этим людям осторожно, он вырвется из их рук.
Видимо, ответ Вахита понравился офицерам; лица их просияли, а генерал, грозно хмуривший брови, даже сказал:
— Так, верно… — Но тут же спохватился и спросил: — Где ты взял эту книгу? Кто дал ее тебе и что он при этом сказал?
Вахит ответил, что нашел книгу на полу, среди ночи, совершенно случайно.
— Ты видел человека, который распространяет эти книги? — стоял на своем генерал.
— Нет.
— Может быть, видел?
— Не видел.
— Скажи правду! Тебе ничего не будет!
— Так точно, ваше превосходительство.
Из-за сильного волнения Вахит до этого забывал прибавлять к своим ответам «ваше благородие» или «ваше превосходительство»… Теперь он вспомнил вдруг об этих титулах и стал после каждого слова исправно повторять их.
— Почему ты, как только нашел книжку, не отдал ее ротному?
— Я не знал, что это за книга, ваше превосходительство.
— Ты знаком с Нури Сагитовым?
Этот вопрос поставил Вахита в затруднительное положение. Но, решив, что дело теперь не просто в знакомстве с Сагитовым, а отрицать это знакомство было бы смешно и опасно, он ответил:
— Знаком.
— Так… О чем он с тобой говорил?
— Он советовал мне читать, ваше высокоблагородие.
Офицеры насторожились. Несколько человек спросили одновременно:
— Что именно он советовал тебе читать?
— Говори правду! — крикнул генерал.
Вахит побледнел от испуга и проговорил дрожащим голосом:
— Так точно, ваше превосходительство, он велел читать…
— Что именно? — рявкнул седой генерал.
— Что именно… — повторил Вахит упавшим голосом. — Он говорил, чтобы я знал словесность… словесность, которую должны знать солдаты, а для того, чтобы ее знать, нужно знать русский язык…
Переводчик поправил сбивчивый ответ Вахита и добавил от себя, что Нури Сагитов советовал Вахиту учить русский алфавит.
— Зачем он советовал тебе читать?
— Он жалел меня, — сказал Вахит просто, — и говорил, что если я не буду знать по-русски, то мне придется трудно…
— А что трудно? — перебил Вахита батальонный. Вахит снова испугался:
— Трудно будет на солдатских ученьях… Офицеры пошептались о чем-то и спросили Вахита:
— А сейчас тебе трудно? Вахит, глубоко вздохнув, ответил:
— Сейчас уже не трудно, научился…
Он шевельнул ногами после получасового стояния навытяжку, встряхнул затекшей рукой и, словно испугавшись чего-то, замер в прежнем положении, касаясь пальцами правой руки виска.
Офицеры задали Вахиту еще множество вопросов и, придя к какому-то решению, приказали ему:
— Возвращайся пока в казарму.
И они отпустили вконец измученного Вахита.
Выйдя из канцелярии, Вахит вздохнул свободно, как человек, вырвавшийся из когтей хищников. Разминая руку, он тряхнул ею несколько раз. Вахит медленно побрел в казарму, раздумывая о том, избавился ли он от нежданной беды или нет и какое отношение имеет Нури Сагитов к загадочной истории с запретными книжками.
Товарищи встретили Вахита так, будто они и не надеялись увидеть его больше, и набросились на него с расспросами.
Но Вахит не умел толком ответить на вопросы товарищей, он был слишком напуган нечаянной бедой и измучен продолжительным допросом. Боясь попасть в новую беду, он старался говорить как можно меньше. Но мысль о том, что именно было написано в той загадочной книжке, почему его спрашивали о земле, о Нури Сагитове и какое отношение имеют к нему последние события, уже не оставляла Вахита.