V
От голодной жизни Джамиля высохла, красота ее увядала, глаза подавленно смотрели из двух больших синих кругов.
Особенно изменили ее стенания и слезы, пролитые с того часа, когда она поняла, что Шаих никогда не вернется. Джамиля подурнела, губы ее пересохли. Теперь в Джамиле трудно было признать прежнюю живую молодую женщину, настолько она переменилась.
Не зная, что и предпринять, она решила снова сходить к дальним родственникам. Может быть, удастся хоть раз поесть у них и забыть свое горе. Пришло в голову и другое: нельзя ли устроиться куда-нибудь на работу? Но где же она может служить? Она охотно стирала бы белье или мыла полы, — да разве ей случится такая удача? Сходить к русским? Но она не знает по-русски ни слова, а если бы и знала, то и это не помогло бы: в тех немногих русских семьях, что имеют возможность содержать прислугу, давно уже все места заняты.
Прикинув все это в уме, Джамиля так и не придумала ничего лучшего, чем визит к родственникам, и после долгих колебаний решила попросить и на сегодня пальто Бадри. Джамиля надела свой камзол, сшитый в прошлом году, обула поверх чулок, связанных еще до за мужества в деревне, лапти и направилась к Бадри.
Едва Бадри спросила ее, не вернулся ли Шаих, у Джамили задрожали губы, и, охваченная отчаянием, она молча, безнадежно махнула рукой и заплакала навзрыд. Горечь слез, рожденных голодом и горем, искреннее отчаяние молодой женщины подействовали бы на любое сердце, и Бадри заплакала вместе с соседкой. Они были подругами по несчастью — обе голодали, испытывая страшные лишения. Как было им не понять друг друга, не поделиться бедой, не сказать друг другу слова утешения! Джамиле в ее безграничном горе лишь эти слезы сочувствия и были утешением.
Некому пожалеть Джамилю, а ведь и она человек, и нет ее вины в этих неутешных слезах, и выхода ей не найти! Ведь не по доброй воле сделалась она нищей, не по своей вине осталась без кормильца и угасает голодная!
Джамиля вдоволь наплакалась, и когда пришло облегчение, она, словно пожалев потемневшие от страданий глаза, осторожно, кончиком рукава, вытерла слезы.
Все-таки она готова была заплакать снова, если бы кто-нибудь пожалел ее, посочувствовал ее горю. И едва Джамиля набрала полную грудь воздуха, чтобы глубоко вздохнуть после обильно пролитых слез, Бадри спросила ее сочувственно:
— Разве твой муж все еще не вернулся?
Джамиля снова заплакала и с трудом, неестественно протяжно, ответила ей:
— Не-е-т…
— Он такой здоровенный парень, — сказала Бадри. — Чего ему еще надо? Зарабатывал бы, кормились бы вместе, чем шататься где-то, бросив молоденькую жену.
— Да, Бадри-апа, — Джамиля не могла остановить слез и говорила дрожащим голосом, — он и не думает об этом. В эту ночь я не уснула от страха.
— Зашла бы к нам переночевать, — с готовностью отозвалась Бадри. — На печке места много, легла бы вместе с Гульджихан.
— Я и сама подумала об этом, — сказала Джамиле, — да побоялась. Если бы он вернулся и не застал меня дома, то бог знает что подумал бы и натворил бы такого…
— Что ты станешь теперь делать?
— Что же мне делать? — с безнадежностью в голосе ответила молодая женщина. — Не знаю. Вот пришла к вам, не одолжите ли опять мне пальто. Хотела сходить к родственнице.
— Ну, коли так, возьми, — после короткого раздумья сказала Бадри. — Я хотела сегодня пойти поискать работу, да уж ладно. — Бадри тяжело вздохнула. — Трудно жить, ожидая все от мужа. Вот уже два дня как он возвращается домой без заработка. И сегодня затемно ушел на поиски. Хорошо, если подвернется что-нибудь, да едва ли… И снега-то, как на грех, нет, пошел бы к людям хоть снег чистить. Дети голодны, вчера покормила их болтушкой, и с тех пор ничего…
Сняв с себя пальто, Бадри отдала его Джамиле.
— Сходи уж. Хорошо, если на этот раз застанешь ее дома.
— Может быть, сегодня и застану,— сказала Джамиля, надевая пальто. — Говорят, что они живут в довольстве. Ее муж извозчик, хорошо зарабатывает.
— Не найдут ли они тебе работу? — оживилась Бадри. — Ты разузнай, спроси! Может быть, и вдвоем поработаем! Какая бы ни была работа, ее не надо бояться.
— За тем я и иду, — сказала Джамиля. — Может, и впрямь найдется что-нибудь.
— Тогда иди, не мешкай, — проговорила Бадри. — Только постарайся поскорей вернуть мне пальто. Если муж сегодня тоже вернется без хлеба, мне и самой придется что-то предпринять. Не умирать же с голоду.
Попрощавшись, Джамиля ушла. Она бежала против ветра, закрывая лицо руками, не видя ничего вокруг себя. Уже далеко от дома оборвались оборы лаптей, и Джамиля принялась их завязывать. Она немало потрудилась над этим. Мерзло лицо, коченели руки, ей приходилось то и дело растирать их.
Кто-то сшиб ее с ног, задев грядками саней, да еще обругал за то, что она стоит на дороге. У Джамили глаза налились слезами, и, поднявшись с земли, она торопливо пошла дальше. Студеный, пронизывающий ветер щипал лицо, покалывал, словно шилом. Так она и шла, потирая, чтобы не отморозить, лицо, а дойдя до дома родственницы, вошла без спросу.
Женщина, которая приходилась ей родственницей, приняла ее за нищенку и проворчала:
— Много вас тут ходит, будто здесь для вас что-то припасено!
С этими словами она взяла со стола кусок хлеба и повернулась к Джамиле, в то время как молодая женщина, желая поздороваться, протянула ей обе руки.
Не подавая руки, родственница пристально посмотрела на нее, затем нехотя сунула ей руку и холодно сказала:
— Я вас что-то не узнаю. Кажется, видела где-то, да не припомню.
— Я из одной с вами деревни, — теряясь, сказала Джамиля. — Я Джамиля, дочь Махмута… — Лицо родственницы оставалось бесстрастным. — Я знаю вас хорошо, мама мне много рассказывала о вас.
— А-а, вот как! А я уже все позабыла. У вас ко мне какое-нибудь дело?
— Я просто пришла повидаться с вами, — пробормотала Джамиля, окончательно теряясь. — Еще хотела узнать, не найдется ли у вас работы для меня…
— Какая может быть у нас работа? — родственница даже пожала плечами. — Мы не так богаты, чтобы нанимать прислугу. Еще что скажешь? — спросила она бесцеремонно.
Джамиля растерялась, не зная, что сказать; слова застряли в горле, сжалось, заныло сердце.
— Я пришла к вам посоветоваться, — сказала она упавшим голосом. — Я оказалась в очень тяжелом положении: муж оставил меня, ушел.
— Верно, не угодила ему, — сердито проворчала родственница. — Иначе с чего бы он бросил тебя? Надо было хорошо служить мужу.
— Он был не из тех, кто дорожит услугами жены, — объяснила Джамиля, сдерживая слезы. — Он каждый день возвращался домой пьяный. Нет, я не давала ему никакого повода. Просто мы голодали, не было работы, ему трудно было кормить меня.
— Наверное, сама виновата, — упрямо повторила женщина, покачивая грязной, нечесаной головой. — Мужья зря не бросают своих жен. Он мужчина, может и в пьяном виде приходить домой. Нынешние молодые женщины любят только покушать да бездельничать.
— Нет, уж я ни в чем не виновата, — сказала Джамиля, робко озираясь и пятясь к двери.
— Посиди пока вон там, на нарах, — сказала хозяйка и вышла в другую комнату.
Жена извозчика считала себя важной особой, она и мужа держала в руках и себя вела как хотела. И сейчас она вышла в соседнюю комнату безо всякой надобности, для пущей важности. «Пусть подождет немного, — решила она, — я дам ей щепотку чая и немного хлеба — хватит с нее. Не умеют угождать мужьям, а потом сваливают всю вину на них».
Оставшись одна на кухне, Джамиля окинула взглядом все лежащие здесь продукты и глотнула слюну, которой мгновенно наполнился рот. «Как хорошо живется некоторым людям!» — подумала она. Самый небольшой достаток родственницы показался ей необыкновенным. Внимание Джамили привлекла стоящая перед печкой сковорода с остатками мясного пирога. Рука Джамили невольно потянулась к сковороде, так велик был голод.
Но в это мгновение вернулась родственница и, протянув Джамиле немного чаю, завернутого в бумагу, сказала:
— На, возьми-ка немного чаю. А работы у нас никакой нет.
Джамиля все еще не могла оторвать глаз от сковороды с бялешом, и родственница сердито подвинула к ней сковороду. Желание Джамили исполнилось: глотая большими кусками, она торопливо съела остатки бялеша и с сожалением облизала губы.
Завернув в старую тряпку куски хлеба и мяса, оставшиеся от обеда, извозчица отдала их Джамиле и сказала неприветливо:
— Мне надо уходить из дому. До свиданья. Мы не так богаты, чтобы раздавать людям.
С этими словами она выпроводила Джамилю, и молодая женщина, поблагодарив и попрощавшись, ушла. Она бесконечно обрадовалась, хотя родственница дала ей объедки, огрызки, что подают нищим.
По дороге домой она все ощупывала узелок с объедками, словно какую-то драгоценность. Джамиля спрятала его за пазуху, боясь уронить хоть кроху.
Джамиля шла торопливо, думая только об узелке, лежащем за пазухой, прижав руки к груди и забыв о морозе. Дома она обнаружила, что отморозила обе щеки. Почувствовав жгучую боль в ногах, Джамиля разулась и увидела, что и пальцы ног были отморожены. Последнее обстоятельство мало обеспокоило Джамилю: в два-три дня без всякого лекарства все пройдет само собой. Бедняки не заболевают ревматизмом из-за такого пустяка. Развязав узелок, Джамиля принялась с удовольствием разглядывать принесенные объедки. Попробовав некоторые куски, она откладывала их в сторону. Проверив таким образом все свое добро, она с куском хлеба в руках направилась к Бадри. Отдав пальто и кусок хлеба, она постояла немного молча, словно желая услышать от Бадри благодарность. Обо всем, что она видела в доме извозчика, рассказала подробно, как о важном событии. Правда, она и словом не обмолвилась о том, что родственница не признала ее, не оказала ей должного почтения. Да это и не имело значения для Джамили. Почтение было для нее пустым звуком, — она уже дошла до той ступени бедности, когда кусок хлеба дороже, чем почтение родственницы.
Поговорив немного с Бадри, Джамиля вернулась к себе и принялась кипятить чай в жестяном чайнике. Это было для нее большим удовольствием, — ведь в течение четырех дней Джамиля не имела во рту ничего горячего. Приготовив чай, она разложила принесенные объедки и, чувствуя себя хозяйкой всего этого богатства, принялась за еду. Какой вкусный чай, как хороши эти куски хлеба! Она повеселела, стала думать о Шаихе с просыпающейся надеждой:
«Куда же он мог уйти? Почему так долго не возвращается? Может быть, он нашел работу и хочет вернуться, когда закончит ее? Как же он безо всякого повода может оставить меня? Нет, верно, не уйдет, куда ему уйти? А что делать, если он не вернется? — мелькнула вдруг пугающая мысль. — Уехать бы к отцу в деревню, но как поедешь зимой, в такую стужу?»
Мысленно она уже примирилась и с тем, что Шаих может покинуть ее. Чем же ей удержать мужа? Что может вернуть его в эту безрадостную комнату? Если собрать все вещи Шаиха, за них не дадут и трех рублей.
Под вечер, томимая одиночеством, Джамиля опять пошла к Бадри. Оказалось, что они сегодня ничего не ели. Уже зашло солнце, а Шариф не вернулся. «Наверное, он нашел работу, — тешила себя надеждой Бадри, — и хочет закончить ее». Худайбирде плакал и мучил материнское сердце, требуя хлеба. Он побледнел и дрожал так, что даже губы его тряслись. И Гульджихан готова была заплакать.
Поставив самовар, Бадри сидела молча в ожидании Шарифа.
Но вот и он вернулся.
Слава богу! Кажется, и сегодня счастливый день. У Шарифа в матерчатой суме под рукой полно хлеба. Кое-что он выпросил утром, остальное купил на заработанные деньги. Купил еще три золотника чаю и фунт муки.
Как только Шариф выложил все на нары, Гульджихан и Худайбирде бросились к нарам, и Бадри, не дожидаясь чая, дала им по ломтю хлеба.
Шариф все еще стоял молча посреди комнаты, и по выражению его осунувшегося лица можно было заключить, как тяжко дался ему сегодняшний заработок. И только когда Бадри, налив чаю, поставила чашку перед ним, лицо его смягчилось и посветлело. Словно объясняя, с каким трудом удалось ему добыть деньги на пропитание семьи, он сказал с глубоким вздохом:
— Сегодня колол лед на улице, заработал тридцать копеек. Хорошо, хоть это подвернулось, я уж не знал, что и делать…
И, уже забыв свое горе, они стали пить чай.
После ухода Джамили Шариф и Бадри с сожалением поговорили о ее беде. Они жалели молодую соседку, хотя и сами были нищими.
Напившись чаю, Бадри решила сварить постный суп с лапшой и разожгла очаг.
Знаете ли вы, что значит постный суп для бедняков? Для них постный суп — одно из самых вкусных блюд.
Когда Бадри налила суп в блюдо, Шариф, вспомнив о соседке, сказал:
— И Джамиле надо отнести малость. Или пусть придет и поест с нами.
Бадри охотно согласилась.
— Хорошо, — сказала она. — Иди, Гульджихан, кликни ее! Пусть придет к нам поесть. Беги!
Новость, принесенная Гульджихан, была для Джамили дороже, чем для иного приглашение на большой званый обед. Самый простой ужин бедняков человечнее богатого пиршества баев, — за показной вежливостью у баев всегда сквозит злорадство и ненависть к ближним.
Так и зажили эти бедняки бок о бок, душа в душу. Они всем делились друг с другом: и хлебом, и горем, и радостями.
С этого дня Шариф и Бадри повеселели. Дни стали теплее, подули ветры, и часто собирались тучи. В ту ночь после вечерней молитвы начался снегопад, поднялась метель.
Простодушный Шариф подумал даже, что эту метель послал ему бог в благодарность за то, что он накормил Джамилю. Он обрадовался, как торговец, получивший крупный барыш, и, надеясь, что завтра найдется работа по очистке дворов, они после супа еще раз попили чаю и за чаем поели немного хлеба.
Ночью Шариф часто выходил во двор, посмотреть, падает ли снег. Возвращаясь в теплую комнату, сообщал Бадри, что по божьей милости выпало очень много снега и, следовательно, завтра самовар нужно поставить пораньше.
Бадри встала на заре, и вскоре самовар был готов. Вьюга все еще не утихала, но это не страшило бедняков, метель приносила им только радость.
Шариф поднялся и вышел во двор посмотреть, много ли навалило снега, как богатый крестьянин, удовлетворенно оглядывающий свой скот. Напившись чаю и закутавшись потеплее, Шариф прихватил лопату и по глубокому снегу торопливо направился в центр города.
После ухода Шарифа проснулись спавшие на печке Джамиля, Гульджихан и Худайбирде. Бадри снова вскипятила чай. Джамиля принесла из дому остатки хлеба, и они сели завтракать.
В этот утренний час в доме все еще было темно, и только уголь, тлевший в очаге, тускло освещал их лица.
Тихая беседа Бадри и Джамили, монотонный шум самовара и вой ветра, напоминающий плач сироты, наводили тоску. Но соседки, видимо, привыкли к этой мрачной обстановке, они беседовали как ни в чем не бывало, тихо радуясь сытости и теплу.
Шарифа в нескольких местах ждала работа: ему предлагали очистить от снега дворы и тротуары. Как и во всяком деле, здесь имелась своя хитрость. В большие снегопады бедняки не ограничиваются очисткой одного или двух дворов. В такие счастливые дни они стараются заработать побольше.
Подрядившись очистить от снега двор, они сначала расчищают только дорожки и уходят на другой двор. Во втором дворе поступают точно так же и переходят на третий. Таким образом до вечера они очищают несколько дворов и зарабатывают шестьдесят-семьдесят копеек, а если хозяева попадутся щедрые, то и все восемьдесят.
Если, к их счастью, метель длится несколько дней, то из заработанных денег они выкраивают и плату за квартиру. Обильные снегопады с метелями — страдная пора для бедняков, ярмарка нищих тружеников. Ведь кормятся-то они только благодаря таким случайным заработкам.
Шариф сегодня заработал семьдесят копеек. В руки бедняков не часто попадает такая сумма, и сегодняшний день для Шарифа и Бадри был очень счастливым.
За непременным и радостным чаепитием они вспомнили о Джамиле.
— Если ее муж не вернется, — благодушно спросила Бадри, — не взять ли нам ее к себе? Бог отблагодарил бы нас за это.
— Нет, нет! — поспешно возразил Шариф. — Мы и сами-то с трудом кормимся, а тут еще один лишний рот… Нет! У нее есть муж, вернется еще. Бродит, верно, где-то. А если не вернется, то грех на нем, а не на нас.
— Ты прав, конечно, — покорно согласилась Бадри, — да жалко ее. В пустом доме она и ночевать-то боится. Она ведь совсем молоденькая еще, ей только семнадцать лет.
— Если боится, пусть у нас ночует, — сказал Шариф, растянувшись на нарах. — Вот если бы она могла прокормить себя, можно было бы и жить вместе.
Бадри показалось, что муж склоняется к ее просьбе, и она сказала не очень уверенно:
— Может быть, она и прокормит себя…
— Каким образом?! — Шариф только рукой махнул. — Я мужчина — и то ничего не найду. Если мы сегодня сыты, то лишь благодаря снегу.
Бадри ничего не ответила мужу. Шариф считал неблагоразумным, чтобы Джамиля жила вместе с ними.